Ясли и гостиница

Кеннет Бэйли

Почему Иосиф «из дома Давидова», придя в город своих предков, был вынужден искать пристанища в гостинице и, получив отказ, заночевал в хлеву? Недавно мне задали этот вопрос здесь, в Бейруте. Предлагаемая вашему вниманию статья — мой ответ. В своем кратком исследовании я постараюсь показать, что Иисус родился в частном доме, и что под «гостиницей» из Луки 2:7 лучше понимать гостевую комнату дома, в котором Он появился на свет. В последнее время исследователи фокусировали внимание, главным образом, на богословских акцентах Луки [1]. Меня же интересует палестинская культура, на фоне которой происходят события, описанные в стихах 6-7, считающиеся частью христианской традиции. На самом деле, точный анализ культурной ситуации крайне важен для более ясного понимания исходного предания и любых истолкований нюансов его использования в контексте Евангелия от Луки.

То, что все описанные в данном отрывке (Лк. 2:1-7) события происходят в Палестине, очевидно и несомненно. В тексте упоминаются пять очень характерных для Ближнего Востока деталей. Во-первых, автор обнаруживает прекрасное знакомство с географией Палестины, когда пишет, что Святое Семейство «взошло» (греч. ἀναβαίνω — «подняться, идти вверх») из Назарета в Вифлеем. Во-вторых, обычай «пеленать» детей характерен для палестинских деревень, он упоминается еще в Иез. 16:4 и сохраняется по сей день. В-третьих, родственников Давида на восточный манер называют «домом». Далее этот термин поясняется для ближневосточных читателей с помощью более полной фразы «из дома и рода Давидова». В-четвертых, весь текст выстроен вокруг представлений о том, что Мессия должен прийти из рода Давидова. Наконец, Вифлеем также называется «городом Давидовым», что свидетельствует об определенном знакомстве с ветхозаветной историей. Принимая во внимание палестинский контекст повествования о Рождестве, мы попробуем внимательно исследовать стоящую за ним ближневосточную культуру.

Бытовые подробности, упомянутые в этом тексте, особенно важны потому, что с историей Рождества мы знакомы из многовековой церковной традиции. Большинство современных ее изложений стереотипны. Святое Семейство приходит в город поздно вечером. На дверях местной гостиницы отчетливо видна табличка «Мест нет». Усталые супруги ищут какое-то другое пристанище, но тщетно. За неимением лучшего они, утомленные долгой дорогой и торопящиеся найти кров, поскольку роды уже близко, проводят ночь в хлеву, где и появляется на свет Младенец. Между тем, текст Луки прямо опровергает краеугольный камень общеизвестного сценария. Согласно народной традиции, Младенец родился в ту же ночь, когда супруги пришли в город. Однако в Луки 2:4 мы читаем, что Иосиф с Марией «пошел» в Вифлеем, причем предполагается, что они прибыли на место. Далее в стихе 6 мы читаем: «Когда же они были там, наступило время [греч. ἐπλήσθησαν αἱ ἡμέραι — букв. „исполнились дни“] родить Ей». Таким образом, текст указывает на некоторый промежуток времени между прибытием в Вифлеем и рождением Иисуса. Дни беременности Марии «исполнились» в Вифлееме [2]. Запросто можно предположить, что прошло несколько недель — возможно, месяц или даже больше. Следовательно, Младенец родился под кровом, который Иосиф нашел на эти недели. Неужели Иосиф был настолько беспомощен, что даже за несколько дней не смог найти подходящее жилье? Неужели жители Вифлеема были настолько бездушны, что даже после нескольких дней уговоров единодушно отказали в ночлеге мужу и его беременной жене? Конечно, нет. Но как же нам, в таком случае, следует понимать этот текст? Давайте рассмотрим все вопросы по очереди.

Много столетий верующие полагали, что ясли находились в хлеву, отдельном помещении для скота. Соответственно, возникают три взаимосвязанных вопроса, которые необходимо рассматривать в совокупности.

• Родился ли Христос в пещере?
• Это был хлев или частный дом?
• Это произошло в деревне или за ее пределами?

Я постараюсь показать, что Христос, скорее всего, появился на свет в частном доме в деревне, и это вполне могла быть пещера.

Во II веке Иустин Мученик сообщает нам, что Иисус родился в пещере за городской чертой Вифлеема. Проблема здесь не столько в пещере как таковой, сколько в том, что Иустин выносит это событие за пределы города. Многие сельские дома в Палестине встроены в пещеры [3]. Однако в целом данное утверждение не выглядит достоверным. Поскольку Иустин находился под сильным влиянием традиции, его текст требует внимательного изучения. Полностью отрывок звучит так:

Когда же младенцу пришло время родиться в Вифлееме, то Иосиф, по недостатку в том селении места, где остановиться, пришел в одну пещеру недалеко от селения. И когда они были там, Мария родила Христа и положила Его в яслях, где и нашли Его волхвы, пришедшие из Аравии. Вам я уже напоминал, — сказал я, — что еще Исаия предвозвестил о значении этой пещеры… [4]

Пророчество, о котором идет речь, — это Исаия 33:16. В Септуагинте этот текст звучит так: «Он будет жить в высокой пещере крепкой скалы». Приходится предположить, что Пламмер прав, упрекая Иустина в склонности «превращать пророчество в историю» [5]. Действительно, на всем протяжении своего диалога с Трифоном Иустин настойчиво стремится убедить собеседника в том, что Иисус — Мессия, цитируя отрывки из Ветхого Завета. Приведенный выше текст — не исключение. Точно так же он использует стих Бытие 49:11, где упоминается осленок, которого привязывают к виноградной лозе. Иустин пишет: «Ослиный жеребенок стоял тогда при входе в одно село, привязанный к лозе» [6]. Но в другом случае, ссылаясь на тот же ветхозаветный стих, Иустин использует иные аллегории, и упоминание о виноградной лозе исчезает [7]. Таким образом, складывается впечатление, что традиция приведена в соответствие с «пророчеством».

Плюс в том, что в тексте Иустина нет ни слова о прибытии Святого Семейства в город поздней ночью. Из текста явствует, что Иосиф и Мария до рождения Сына провели в Вифлееме довольно долгое время, и Иустин отнесся к этому обстоятельству серьезно. Однако перед читателем возникают две проблемы. Во-первых, фраза «когда они были там» отнесена к пещере за пределами деревни, а не к самой деревне (как в Лк. 2:4). Во-вторых, мы узнаем, что Иосиф и Мария не нашли пристанища в Вифлееме и вынуждены были поселиться в пещере неподалеку. Последнее маловероятно по двум причинам. С одной стороны, Елисавета, родственница Марии, у которой она только что гостила (Лк. 1:39), жила где-то неподалеку, «в нагорной стране, в городе Иудином». Если Иосиф не нашел места в Вифлееме, и у него не было в городе родственников, он мог бы обратиться за помощью к родственникам жены, которые без проблем предоставили бы ему кров. С другой стороны, Лука рассказывает, что пастухи пришли посмотреть на Младенца и радовались всему увиденному и услышанному (Лк. 2:20). Эти добропорядочные ближневосточные крестьяне, без сомнения, обратили внимание на условия, в которых жило Святое Семейство, и если бы они сочли их неподходящими, то сразу же помогли бы супругам найти другое жилье. Однако в тексте нет и намека на то, что кому-то что-то не понравилось. Таким образом, несмотря на почтенный возраст толкования Иустина, оно прямо и косвенно противоречит недвусмысленным утверждениям Луки, и это порождает сильные сомнения в достовернос­ти рассказа о рождении Христа за пределами деревни.

При этом само упоминание пещеры в традиции вполне может иметь под собой историческую основу. Как уже было сказано, многие крестьянские дома в Палестине в прошлом представляли собой пещеры или были пристроены к пещерам. Таким образом, «пещера» Иустина и «дом» Матфея (Мф. 2:11) вполне могли быть одним и тем же местом. Ясли, как мы убедимся далее, никакой проблемы не создают.

Предание о пещере (опять-таки расположенной за пределами деревни) повторяется в Протоевангелии Иакова наряду с мифом о прибытии поздней ночью. Согласно этому источнику, «дни исполнились» не в пещере, а по дороге. Иосифу и Марии пришлось остановиться, поскольку, как говорит Мария, «то, что во мне, заставляет меня идти» (глава XVII). В этот момент они находятся посреди пустыни, и Иосиф находит какую-то пещеру, где Младенец появляется на свет, и Его рождение сопровождается рядом гинекологических чудес [8]. Теперь мы уже явно перешли от типологического толкования к гиперболизированной мифологии. Помимо прочего гористую местность в Иудее едва ли можно назвать пустыней (как мы убедимся далее, причины перенести рождение Христа за пределы Вифлеема могли носить богословский характер).

Итак, оценив предание о рождении за пре­делами деревни как несоответствующее евангельскому тексту и исторически недостоверное, мы переходим к изучению внутренних свидетельств отрывка Луки 2:1-7. Все культурологические нюансы, имеющие отношение к этой истории, указывают на то, что события происходили в частном доме. Эти нюансы можно разделить на две категории: структура ближневосточных родственных отношений и устройство палестинского крестьянского дома.

Во 2-й главе Лука сообщает нам, что Иосиф возвращался в деревню Вифлеем, откуда была родом его семья. Уроженцы Ближнего Востока глубоко привязаны к родным деревням. И даже если они сами родились в другом месте, родная деревня предков остается важной частью их самоидентификации [9]. Даже если они никогда там не бывали, они могут неожиданно появиться на пороге дома какого-нибудь дальнего родственника, рассказать о своем происхождении, и их тут же примут в семейный круг. Иосифу нужно было всего лишь сказать: «Я Иосиф, сын Иакова, сына Матфана, сына Елеазара, сына Елиуда», — и ему тут же ответили бы: «Добро пожаловать! Чем тебе помочь?» Если у Иосифа в этой деревне жили какие-то родственники, честь обязывала его разыскать их. Более того, даже если у него не было в деревне ни родных, ни друзей, как потомок знаменитого дома Давидова он встретил бы радушный прием в любом деревенском доме — «ради Давида». И даже если мы отбросим все эти возможности и предположим, что у Иосифа не было ни родственников, ни друзей, и он не воспользовался своим родством с Давидом, даже если он был абсолютным чужаком, пришедшим в незнакомую деревню, ему не составило бы труда найти место для рождения ребенка. Появление ребенка на свет считается особенным событием в любой культуре мира. Мысль о том, что женщине, которая вот-вот должна родить, отказали в крове и помощи женщины ближневосточной деревни, просто не укладывается в голове. Исходя из всего, что нам известно о жизни в ближневосточных деревнях, придется признать, что Иосиф, скорее всего, искал и нашел подходящее пристанище в Вифлееме. Можно предположить, что этим пристанищем оказался многолюдный частный дом, поскольку в нем была комната для гостей, и она была переполнена (как мы вскоре убедимся).

А как же быть с яслями? В тексте говорится, что Мария «родила Сына Своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли». Традиционное понимание этого стиха на Западе выглядит следующим образом. Иисуса положили в ясли, которые, понятное дело, находятся в помещении для скота. Следовательно, Иисус родился в хлеву. Однако в однокомнатных крестьянских домах Палестины и Ливана ясли устроены прямо в полу дома. Обычно однокомнатный деревенский дом разделен на жилую зону для семьи (по-арабски mastaba), устроенные в полу ясли для кормления животных (в основном, по ночам) и небольшой закуток (по-арабски ka’al-bayt), пол которого находится примерно на метр ниже основного жилого пространства, — туда на ночь заводят корову или осла. В таких домах скот по ночам держали внутри и выводили на улицу рано утром.

В самом тексте Нового Завета есть косвенное упоминание об однокомнатном крестьянском доме: в Матфея 5:15 Господь говорит, что свечу ставят на подсвечнике, «и светит всем в доме». Чтобы одна-единственная свеча могла осветить весь дом, он, конечно, должен состоять из одной комнаты. Кроме того, именно об однокомнатном доме с углублением в полу для животных Иисус говорит в Луки 13:10-17 — семьи на ночь забирали вола или осла в дом, а рано утром выводили его наружу. Все знали, что любая семья, у которой был домашний скот, каждое утро следовала этому простому распорядку. Оставлять животных в доме на день социальные и культурные устои категорически не позволяли. Все это подразумевается в тексте. Иисус точно знал, что начальник синагоги тем утром отвязал свой скот и вывел его из дома, а потому мог совершенно спокойно сказать об этом ему прямо в лицо с уверенностью, что собеседник ничего не сможет возразить. Если бы животные находились в отдельном хлеву, начальник синагоги мог бы сохранить лицо, твердо ответив: «Я никогда не прикасаюсь к животным в субботу». Но если бы он только заикнулся о том, что оставляет скотину в доме на весь день, присутствующие в синагоге подняли бы его на смех! Никто бы просто ему не поверил. Поэтому разговор заканчивается фразой: «И, когда говорил Он это, все противившиеся Ему стыдились» (ст. 17). Аналогичным образом, любой палестинец, прочитав в Луки 2:7 слова «положила Его в ясли», естественным образом подумал бы, что Младенец появился на свет в частном доме, ведь ему прекрасно известно, что ясли устраиваются в полу жилого возвышения крестьянского дома.

Эта невысказанная мысль составляет важную часть рождественской истории. Пастухам было сказано, что знамением для них послужит младенец, лежащий в яслях. Пастухи находились на самом нижнем уровне социальной лестницы — некоторые раввины даже считали эту профессию нечистой [10]. Во многие места их просто не пустили бы. Во многих домах им было бы стыдно за свою явную бедность. Но повидать Младенца они пришли без какого-либо смущения, ведь Он Сам лежал в яслях. Иными словами, Он родился в простом крестьянском доме с яслями в жилой комнате. Он был одним из них. Будучи уверены в этом, пастухи поспешили к Нему.

Особенности устройства однокомнатного крестьянского дома с яслями в полу не остались незамеченными. Уильям Томсон, пресвитерианский миссионер, много лет служивший в Ливане, Сирии и Палестине, в 1857 году писал:

Мне представляется, что рождение в действительности произошло в обычном доме какого-то простого крестьянина, и что Младенца положили в ясли подобные тем, какие до сих пор можно увидеть в жилищах местных земледельцев [11].

В XX столетии ведущими специалистами в вопросе параллелей между палестинской жизнью и Новым Заветом можно назвать Густава Далмана и Эрика Фрэнсиса Фокса Бишопа. Бишоп, комментируя текст Луки 2:7, пишет:

Возможно… они нашли пристанище в одном из вифлеемских домов с нижним отделением для животных, с «высеченными в камне» яслями и помостом, предназначенным для семьи. Такие ясли, которые нельзя было сдвинуть с места, наполненные мятой соломой, вполне можно было использовать как колыбель. Младенца можно было даже оставить в них без опасений, особенно если он был спеленут, когда мать отлучалась на время по каким-то делам [12].

Далман, объясняя тот же стих, пишет:

Сегодня на Востоке люди и животные зачастую живут в одном и том же помещении. Среди крестьян обычное дело, когда семья живет, есть и спит на своего рода возвышении (араб. mastaba) в одной комнате дома, в то время как скот, в особенности ослы и волы, находятся уровнем ниже, на земляном полу (ka’ al-bet) рядом со входом… На этом полу ясли прикреплены к полу, или к стене, или к краю возвышения [13].

Сам Далман приводит около сотни фотографий и зарисовок множества самых разных жилищ такого рода, и все они имеют двухуровневое устройство, описанное выше [14].

Таким образом, крестьянский дом был самым очевидным местом, где Святое Семейство могло найти кров и ясли. Хозяева дома, о котором идет речь в Луки 2:7, скорее всего, не были готовы к рождению ребенка, и у них под рукой не оказалось колыбели, но встроенные в пол ясли подошли на эту роль как нельзя лучше [15].

Так почему же это вполне очевидное альтернативное объяснение осталось без внимания? В некоторых случаях складывается впечатление, что толкователи отвергали его, следуя привычным стереотипам.

Вопреки собственным словам, процитированным выше, Далман отстаивает традиционную версию «одинокого рождения в хлеву» по причинам, отражающим его культурные стереотипы. Он полагает, что Святое Семейство могло бы разместиться в гостинице, но фраза «не было им места» означает «не было подходящего места для родов» [16]. Далман утверждает, что ни «гостиница», ни «гостевой дом», ни «частный дом» не могли обеспечить необходимое уединение, и потому Иосиф, вероятно, искал другой вариант и нашел пустой хлев. Обосновывая свою точку зрения, Далман пишет:

Всякий, кто гостил у палестинских крестьян, знает, что при всем их гостеприимстве отсутствие какого-либо личного пространства причиняет невыносимые неу­добства. Невозможно уединиться в собственной комнате, ты не бываешь один ни днем, ни ночью. Я сам зачастую убегал в чис­тое поле, чтобы спокойно подумать [17].

Самое удивительное в этих интереснейших рассуждениях Далмана — его уверенность в том, что Святое Семейство жаждало уединения. Но на самом деле отсутствие личного пространства причиняет «невыносимые неудобства» не палестинским крестьянам, а немецкому профессору. С точки зрения ближневосточного земледельца, все обстоит прямо противоположным образом. Для него невыносимо мучительно одиночество. Он думает в окружении людей. Конечно, когда начинаются роды, мужчины уходят к соседям, но комната наполняется женщинами, помогающими повитухе [18]. В частном доме есть постель, горячая вода и все необходимое для того, чтобы принять любые роды в деревне. Характерная для западного менталитета потребность в уединении сослужила Далману дурную службу: он неверно истолковал собственные кропотливо собранные сведения. Его вывод, что стремление к уединению вынудило бы Марию и Иосифа отказаться от гостиницы и дома в пользу пустующего хлева, совершенно невероятен с точки зрения жителя Ближнего Востока.

Браун отмечает, что в гостиницах люди спали на помосте в одной комнате с животными. Он пишет: «Не следует думать, что общественные гостиницы тех времен были уютными или удобными по средневековым или нынешним меркам» [19]. С этим я не спорю. Я лишь хочу сказать, что даже в наши дни полная людей комната, в которой — только чуть ниже — спят и животные, уютна и удобна с точки зрения обыкновенного ближневосточного крестьянина, привыкшего к многолюдству. Сомнения на этот счет можно отбросить. В заключение добавлю, что все нюансы рождественской истории — начиная с точного смысла евангельского текста и заканчивая устройством крестьянского дома, особенностями семейных отношений и социологией ближневосточной деревни указывают на то, что события происходили в частном доме.

Это подводит нас ко второй части исследования. Что же в таком случае представляла собой «гостиница»? Традиционно текст Луки 2:7 («не было им места в kataluma») понимают таким образом, что Иосиф направился в местную коммерческую гостиницу, но получил отказ и нашел пристанище в хлеву — возможно, в хлеву той же самой гостиницы. Я считаю такое толкование ошибочным как с культурологической, так и с лингвистической точки зрения и попытаюсь доказать, что переполненная kataluma, скорее всего, представляла собой «гостевую комнату» в доме, где Святое Семейство нашло кров.

Ключевое слово kataluma, которое на За­паде традиционно переводится как «гостиница», имеет по меньшей мере пять разных значений. Три из них — «гостиница», «дом» и «гостевая комната» — подходят по смыслу к тексту Луки 2:7; мы по очереди их рассмотрим.

Первое, традиционное значение — «гостиница». По определению, речь идет о коммерческом предприятии, предоставляющем ночлег приезжим и странствующим. Браун считает, что в данном случае, скорее всего, имеется в виду некий постоялый двор, где сдавали места за плату, поскольку в новозаветные времена люди до некоторой степени перестали считать гостеприимство по отношению к приезжим своим религиозным долгом (что характерно для родоплеменных и кочевых культур), и если у путешественника не было друзей или родственников в окрестностях, ему приходилось искать иное пристанище [20].

Единственное, на чем Далман основывает свое удивительное утверждение, — тот факт, что римляне строили постоялые дворы для торговцев, а синагоги иногда привечали нуждающихся в ночлеге. Однако мой тридцатилетний опыт общения с деревенскими жителями Ближнего Востока подсказывает, что они по-прежнему с необычайным радушием принимают гостей — в особенности, если речь идет об уроженце их деревни, ищущем временного пристанища. Мне доводилось видеть, как целая деревня устраивала праздник по случаю неожиданного визита далекого потомка человека, давным-давно ее покинувшего.

Конечно, различия в языках, обычаях и политических нормах вынуждали римских имперских чиновников обеспечивать ночлегом купцов. И я допускаю, что время от времени, когда гостей в иудейской деревне было слишком много, им приходилось ночевать в помещении синагоги. Но это никак не умаляет необычайное гостеприимство, которое ближневосточный крестьянин проявлял и продолжает проявлять к странникам вообще и к своим родственникам и знакомым в частности. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что наличие римских общественных зданий и готовность синагог предоставить кров гостям-иудеям никоим образом не говорит об упадке традиционного ближневосточного гостеприимства — особенно в тех случаях, когда человек приходил в деревню, откуда были родом его предки.

Однако и само предположение, что рождественские события происходили в гостинице, по многим причинам неубедительно. Прежде всего, Лука использует для обозначения коммерческих гостиниц слово pandokheion (ср. Лк. 10:36). В тексте Лк. 2:1-7 оно отсутствует. Во-вторых, существительное kataluma встречается в Евангелиях еще лишь один раз — в Лк. 22:11 (и в параллельном тексте Мк. 14:14), где явно идет речь не о гостинице. В-третьих, как уже было сказано выше, гость оскорбил бы своих родственников и друзей, если бы, вернувшись в родную деревню, отправился ночевать в гостиницу. Пророк Иеремия рассказывает о людях, которые «остановились в селении Химам, близ Вифлеема» (Иер. 41:17). Да, еврейское существительное gërût, переведенное как «селение», может означать постоялый двор, но даже в таком случае отсюда вряд ли можно сделать вывод, что подобное заведение все еще функционировало в Вифлееме спустя 500 лет, после опустошительных нашествий вавилонян, греков, Птолемеев, Селевкидов и римлян. Мы не располагаем никакими доказательствами того, что после Вавилонского пленения в этой деревне или поблизости существовала коммерческая гостиница. В те времена, как и сегодня, постоялые дворы находились рядом с главными транспортными артериями. Через Вифлеем никакие большие римские дороги не проходили, а в маленьких деревушках вдали от больших дорог гостиниц не было. Рассуждения Брауна об «известной гостинице для путешествующих в Вифлееме или его окрестностях» едва ли оправданы [21]. В-пятых, с точки зрения той культуры, постоялый двор никак не подходил для рождения ребенка. И дело вовсе не в невозможности уединения (как полагает Далман), а в глубоко укоренившихся представлениях, что ребенок должен появиться на свет дома. В тексте не говорится, что kataluma была неподходящим местом, Лука пишет лишь, что там не было места. Иными словами, родить ребенка в kataluma было вполне приемлемо — но о гостинице этого сказать нельзя. Наконец, за прошедшие девятнадцать столетий греческое слово kataluma ни разу не переводилось на арабский или сирийский язык как «гостиница». Такой перевод — плод нашего западного менталитета. Следовательно, по многим причинам слово «гостиница» нельзя считать правильным переводом слова kataluma.

А что насчет слова «дом», которое используется в некоторых переводах Нового Завета? Такой вариант следует признать значительным шагом в верном направлении. Переводчики отказались от неприемлемого варианта «гостиница» и признали, что Святое Семейство находилось в безопасности и уюте частного дома. Однако выбор слова «дом» создает две неразрешимые проблемы. Во-первых, ясли находились в доме, так каким же образом Марии пришлось покинуть дом, если Младенца положили именно в ясли? Во-вторых, если Иосифа и Марию впустили в дом, хозяин никогда бы не отправил роженицу в хлев. Это соображения, по сути, исключают такой вариант перевода.

Итак, мы переходим к третьей альтернативе. Слово kataluma в Луки 2:7 лучше всего перевести как «гостевая комната» — именно в таком значении оно употребляется в Луки 22:11 и Марка 14:14. Поскольку внешние лингвистические данные неопределенны, приходится полагаться на внутренние свидетельства библейского текста. Как верно заметил Бишоп: «Если слово kataluma у Марка и Луки обозначает гостевую комнату в конце жизни Господа, то почему в самом ее начале, в Вифлееме, должно быть иначе?» [22]

В последнее время именно такое предположение отстаивал францисканец Мануэль Мигуэнс [23]. Браун отвергает тезис Мигуэнса и оставляет проблему нерешенной. Сначала он пишет, что слово kataluma нельзя истолковать как указание на «частный дом» кого-то из родственников, поскольку невозможно найти какое-либо объяснение столь вопиющему равнодушию хозяев к родственнице, готовой разрешиться от бремени [24]. Вариант «комната в доме» он отвергает на том основании, что некоторые толкователи подкрепляют его неубедительными рассуждениями о колыбели, подвешенной к потолку, и перед существительным kataluma стоит определенный артикль.

На рассуждения Брауна можно возра­зить, что частный дом мог и не принадлежать родственникам Иосифа и Марии. Если Святое Семейство пригласили в хозяйскую комнату дома, в котором они нашли пристанище, о каком недоброжелательстве или негостеприимстве может идти речь? В гостевой комнате нет места. Хозяин не может выставить за дверь гостей, который пришли раньше (или, скажем, недавно женившегося сына). Подобный поступок был бы немыслим, да и попросту ненужен — большая семейная комната подходит Иосифу и Марии гораздо больше. Я согласен с тем, что образ колыбели, подвешенной к потолку, неубедителен как с лингвистической, так и с культурологической точки зрения, но к истолкованию слова kataluma как «гостевой комнаты» это отношения не имеет. Что касается определенного артикля, он присутствует и в Луки 22:11, хотя в том случае речь явно идет о «гостевой комнате». Я бы даже сказал, что использование определенного артикля свидетельствует в пользу моей теории: речь идет не о «какой-то комнате» в доме, а конкретно о «гостевой комнате». Такое толкование замечательно соответствует как лингвистическим нюансам текста, так и культурологическим особенностям деревенской жизни. Иосиф и Мария приходят в Вифлеем. Они находят приют в частном доме, гостевая комната которого занята, поэтому их, по деревенскому обычаю, размещают в одной комнате с хозяевами. Младенец появляется на свет на жилом помосте частного дома, и его кладут в кормушку для скота.

Сам по себе текст Луки не вполне понятен, и его истолкование требует дополнительных сведений. Но если читать его глазами уроженца Палестины, все встает на свои места. Евангелист пишет: «…родила Сына Своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли…» Читатель-палестинец инстинктивно думает: «В ясли? Значит, дело происходит в семейной комнате. Но почему не в гостевой?» И Лука столь же инстинктивно поясняет: «…потому что не было им места в гостевой комнате». Читатель кивает головой: «Все понятно. К тому же, в семейной комнате им было гораздо удобнее». Таким образом, перевод «гостевая комната» расставляет все культурные, исторические и лингвистические нюансы по своим местам.

Но в связи с этим возникает еще один вопрос — разве в простых однокомнатных домах были помещения для гостей? Некоторые говорят, что подобные строения слишком примитивны, чтобы в них могли быть дополнительные комнаты. Люди обычно исходят из предположения, что всякий, у кого есть средства, чтобы сделать к дому пристройку, сначала построил бы хлев, потому что никому не хочется делить крышу с животными. Однако в реальности все не так. Ближневосточные крестьяне всегда жили в единстве с природой и даже предпочитали размещать скотину в доме — по двум причинам. Во-первых, зимой это помогало обогревать помещение [25]. Во-вторых, это гарантировало, что животных не украдут. Безусловно, начальник синагоги из Луки 13:15 занимал более высокое положение в обществе по сравнению с обыкновенным земледельцем — тем не менее, как мы уже отмечали, в тексте есть указание на то, что он держал скотину в доме. Это мы, уроженцы Запада, решили, что жить под одной крышей с рогатым скотом — проявление бескультурья. Животных не пускали на возвышение, где принимали пищу, спали и жили члены семьи, а каждое утро выводили на улицу и чистили хлев. Присутствие скотины в доме не оскорбляло ничьих чувств. Далман приводит несколько подробных изображений деревенских домов, которые в точности подтверждают сказанное. Например, на иллюстра­ции 31 мы видим длинную комнату, потолок которой опирается на три ряда столбов. Комната разделена на высокую жилую часть (Wohnterrasse) и низкую часть (Hausboden), и в полу жилой части вырублены кормушки для скота (Futtertroger). К этому же дому примыкает особая комната для гостей (Gästehaus). Подобное устройство жилища полностью соответствует тому, о чем говорится в Луки 2:7 [26].

В таком случае, возникает вопрос: рассматривали ли такой вариант толкования другие современные ученые помимо Бишопа, Далмана, Томпсона и Мигуэнса? Специалисты уже давно называют «гостевую комнату» основным значением слова kataluma. Мултон и Миллиган, предлагая использовать в Луки 2:7 слово «жилище», отмечают: «В других местах греческого текста Библии — например, 3 Цар. 1:18, Мк. 14:14 — оно используется, скорее, в значении „гостевая комната“» [27]. Пламмер давно усомнился в том, что слово kataluma следует переводить как «гостиница». Он пишет:

Иосиф мог воспользоваться гостеприимством каких-нибудь друзей из Вифлеема, чья «гостевая комната», однако, уже была занята к тому моменту, когда пришли они с Марией. См. комментарий к стиху 22:11

[28].

Лини использовал перевод «съемный дом», но никак не пояснил свой выбор [29]. Маршалл и Данкер отвергают вариант «гостиница» и отдают предпочтение переводу «комната в доме», но потом подтверждают, что рождение Спасителя произошло в каком-то помещении для животных [30]. Браун оставляет этот вопрос без ответа и переводит слово kataluma как «жилище» [31]. Иначе говоря, значение «гостевая комната», в котором сам Лука употребляет это слово, давно известно, но не используется в переводах Евангелия из-за недостаточного знакомства с устройством традиционного палестинского дома, в котором кормушки для скота расположены в семейной комнате.

В таком случае, перед нами остается последний важный вопрос: как понимали этот новозаветный отрывок на Ближнем Востоке? Можно ожидать, что в этих краях, где культурные нюансы текста более понятны, они найдут отражение в переводах и комментариях. Что же мы видим на самом деле?

Как мы уже убедились, Иустин Мученик допускает, что Святое Семейство провело в деревне какое-то время, но потом утверждает, что Иосиф не нашел жилья и был вынужден расположиться в пещере за пределами Вифлеема. Я согласился с преданием о пещере. Но почему Иустин и неизвестный автор Протоевангелия от Иакова настаивают на том, что Спаситель родился за пределами деревни, если непредвзятое прочтение текста Луки свидетельствует об обратном?

Я ознакомился с толкованиями ряда арабских и сирийских отцов Церкви, и у меня сложилось отчетливое впечатление: им казалось, что рождение Спасителя — сакральный акт рождения Сына Божьего от Божьей Матери — должно было происходить без свидетелей. Подобно тому, как Таинства освящаются в полном уединении за алтарной перегородкой, и священнодействие недоступно даже глазам верных, ближневосточные христология, мариология и благочестие в сочетании, похоже, требуют, чтобы Рождество состоялось там, где божественную тайну не мог бы увидеть никто. Для этого все должно было происходить в каком-нибудь уединенном месте за пределами деревни. Трудно ли предположить, что версия Иустина Мученика обусловлена именно такими богословскими предубеждениями? Этому способствовало и стремление древних к аллегорическому восприятию новозаветного текста, когда экзегета интересует не человеческая сторона Воплощения в контексте Палестины, а мистический и аллегорический смысл слов. Весьма красноречивый пересказ версии Иустина, дополненный сложными аллегориями, можно найти в сочинениях великого толкователя сирийской церкви Дионисия бар Салиби, жившего в XII веке. Он объясняет стих Луки 2:7 так:

В духовном истолковании обертывание холстом и пеленами означает, что Христос понес наши грехи, и что Он был пригвожден ко кресту, дабы Своей кровью очистить ветхого человека. Кроме того, холст и пелены символизируют нищету и свободу от этого мира и его благ. Он позволил положить Себя в ясли, чтобы восстать ради человеческого рода, который уподобился диким животным и скоту, проявив преступную и гнусную непокорность. Таким образом, Христос претерпел все это, чтобы возвратить нас к Себе, и дать нам силу жизни, и испить вино радости.

Говорят, что под яслями имеется в ви­ду гроб, потому что Господь умрет и будет похоронен в гробу, похожем на ясли. По­ложение Христа в ясли Лука объясняет тем, что Марии и Иосифу не нашлось места ни в одном жилище или доме, поскольку для переписи прибыло много приезжих из дома Давидова. Так что им двоим пришлось отправиться в пещеру близ Вифлеема, служившую кровом для животных (мой перевод) [32].

Здесь мы входим в пространство совершенно другой экзегетики. В повествовании этого досточтимого отца богато представлена духовность того времени, и с его преданием, безусловно, стоит ознакомиться. Но для наших попыток понять изначальный палестинский смысл евангельского материала оно бесполезно. Арабские и сирийские переводчики, как и Браун, отдают предпочтение нейтральным терминам, таким как «жилище», поскольку их предания основаны на средневековых аллегориях. Что же все это означает для верных сейчас, когда мы готовимся к воспоминанию чуда Воплощения?

Все мы ощущаем колоссальный груз церковного предания, которое наводнило мир мифом о том, что «в гостинице не было места». Если наши выводы правомерны, придется отказаться от тысяч благонамеренных христианских проповедей, сценок, диафильмов, фильмов, стихотворений, песен и книг. Но способствует или мешает пониманию реальности, стоящей за текстом, традиционный миф об одиноком рождении в хлеву? Безусловно, более достоверное понимание культурологических нюансов усиливает, а не приглушает смысл повествования. Новорожденный Иисус был отвергнут Иродом, но вифлеемские пастухи, а впоследствии простые люди приветствовали Его с великой радостью. Город Давида был верен своим уроженцам, и жители деревни позаботились о Нем. Он родился среди них, в естественной для деревенского мальчика среде, окруженный людьми, готовыми помочь, под звуки ободряющих женских голосов. Палестинские земледельцы веками появлялись на свет на жилых помостах однокомнатных семейных домов. Рождение Иисуса было точно таким же. Его воплощение было неподдельным. Скорее всего, Он родился в самом естественном для крестьянина месте — в крестьянском доме.

Мы можем и должны богословски воспринимать славного воскресшего Христа, с Которым встречаемся в Евхаристии. Однако правильное понимание истории Рождества побуждает нас не упускать из виду Того, Кто «принял образ раба, сделавшись подобным человекам». И, в конце концов, мы по-прежнему можем петь:

Зачем же в яслях Он лежал,
Где овцам корм давали?
Чтоб каждый мог у ног Его
Сложить свои печали.

 

ССЫЛКИ

1. Baily M. The Crib and Exegesis of Luke 2, 1-20 // Irish Ecclesiastical Record, 100 (1963), pp. 358-376; Brown R. E. The Birth and Naming of Jesus // The Birth of the Messiah (London: Geoffrey Chapman, 1977), pp. 393-434; Derrett J. D. M. The Manger: Ritual Law and Soteriology // Theology, 74 (1971), pp. 566-571; Derrett J. D. M. The Manger at Bethlehem: Light on St. Luke’s Technique from Contemporary Jewish Religious Law // Studia Evangelica, VI (Berlin: Akademia-Verlag, 1973), pp. 86, 94; Giblin C. H. Reflections on the Sign of the Manger // Catholic Biblical Quarterly 29 (1957), pp. 87, 101; Goulder М. D., Sanderson M.L. St. Luke’s Genesis // Journal of Theological Studies 8 (1957), pp. 12-30; MacNeill H. L. The Sitz im Leben of Luke 1:5-2:20 // Journal of Biblical Literature 65 (1946), pp. 123-130; Wilson R. M. Some Recent Studies in the Lucan Infancy Narrative // Studia Evangelica I (Berlin: Akademia, 1959), pp. 235-253: Winter P. Some Observations on the Language in the Birth and Infancy Stories of the Third Gospel // New Testament Studies 1 (1954-1955), pp. 111-121. [Назад]

2. В одной греческой рукописи, датируемой V-VI веком (Codex Bezae), есть любопытный вариант текста стиха 2:6 — «Когда они пришли, дни исполнились» вместо «Когда же они были там, дни исполнились». Это чтение отсутствует в более древних греческих манускриптах и во всех древних переводах. Похоже, переписчик пытался согласовать текст с мифом о том, что Святое Семейство пришло в Вифлеем поздно ночью перед самым рождением Младенца. Мы далеко не столь последовательны в своих убеждениях — наш текст опровергает теорию о позднем прибытии, однако мы упорно за нее держимся. [Назад]

3. В книге Далмана есть схема именно такого однокомнатного дома из деревни в окрестностях Иерусалима, который полностью находится в пещере. См. Dalman, Gustaf. Arbeit und Sitte in Palästina, vol. VII (Gütersloh: Hermann Werner, 1940), plate n. 40. [Назад]

4. Иустин Мученик. Разговор с Трифоном Иудеем LXXVIII. [Назад]

5. Plummer, Alfred. A critical and exegetical commentary on the gospel according to S. Luke (Edinburgh: T. and T. Clark, 1922), p. 54. [Назад]

6. Иустин Мученик. Первая апология 32. [Назад]

7. Иустин. Диалог LIII. [Назад]

8. Cullmann, O. Infancy Gospels: the Protevangelium of James // New Testament Apocrypha, vol. I (Philadelphia: Westminster, 1963), pp. 383-388. [Назад]

9. Навуфей и его знаменитый виноградник (3 Цар. 21:1-14) — классическая иллюстрация привязанности крестьян к наследию предков. Именно из-за этой привязанности палестинские беженцы на современном Ближнем Востоке не могут просто переселиться на другую территорию. [Назад]

10. Bailey K. E. Poet and Peasant (Grand Rapids: Wm. Eerdmans, 1976), p. 147. [Назад]

11. Thomson, William. The Land and the Book, vol. II (New York: Harper and Brothers, c. 1858, 1871), p. 503. [Назад]

12. Bishop E. F. F. Jesus of Palestine (London: Lutterworth Press, 1955), p. 42. Несмотря на процитированный здесь отрывок, в той же книге Бишоп предлагает еще одно альтернативное толкование: хлев, пристроенный к деревенскому гостевому дому. Это объяснение игнорирует тот факт, что ясли находились в домах, и то обстоятельство, что Святое Семейство провело в Вифлееме какое-то время. В 1958 году, читая публичную лекцию в Иерусалиме, Бишоп вновь изложил свою исходную точку зрения: что Христос родился в частном доме. [Назад]

13. Dalman, Gustaf. Sacred Sites and Ways (London: SPCK, 1935), p. 41. [Назад]

14. Dalman. Arbeit und Sitte in Palästina, plates 1-91. [Назад]

15. В деревенском доме все спят на подстилках на полу высокой жилой части, поэтому поместить туда младенца было совершенно естественно. [Назад]

16. Dalman. Sacred Sites and Ways, p. 41. [Назад]

17. Там же. [Назад]

18. Миллер считает, что роды произошли «без посторонней помощи», поскольку Мария сама пеленает Младенца. См. Miller D. G. Saint Luke (London: SCM, 1959), p. 35. Мнение Миллера основано на предположении, что мать, изможденная родами, не стала бы сама пеленать новорожденного, если бы рядом была помощница. Слабость этой теории заключается в том, что палестинских женщин роды физически не обессиливают. Я из первых рук слышал истории о том, как палестинские крестьянки, у которых внезапно начинались схватки, рожали в поле, после чего брали новорожденных на руки и без особых проблем возвращались в деревню. Физически крестьянка вполне способна запеленать ребенка после родов, и то, что Мария это сделала, вполне естественно. В конце концов, будь она одна, разве Младенца не мог запеленать Иосиф? Таким образом, из того, что Мария сама пеленала Иисуса, не следует, что она была одна. [Назад]

19. Brown, p. 400. [Назад]

20. Там же. [Назад]

21. Там же. [Назад]

22. Bishop, p. 42. [Назад]

23. Miguens M. «In una mangatoia, perche non c’era posto...» // Bibbia e Oriente, Vol. 2 (1960) p. 193-198. Цит. по R. Brown, p. 400. [Назад]

24. Brown, p. 400. [Назад]

25. Такая практика могла бы помочь Западным странам выйти из энергетического кризиса — возможно, на нее следует обратить внимание! [Назад]

26. Dalmann. Arbeit und Sitte, plate n. 31. Иллюстрация 60 — еще один пример дома с таким же внутренним устройством, только в этом случае семейная и гостевая комнаты одного размера, что подчеркивает уважение к гостям, присущее крестьянам. Конечно, гостевые комнаты были не в каждом деревенском доме. В том доме, где остановилось Святое Семейство, она была, но в ней уже не было свободного места. [Назад]

27. Moulton J. H., Milligan G. The Vocabulary of the Greek Testament (Grand Rapids: Wm. Eerdmans, c. 1930, 1963), p. 329. [Назад]

28. Plummer, p. 54. [Назад]

29. Leaney A.R.C. A Commentary on the Gospel According to St. Luke (London: Adam and Charles Black, 1966), p. 93. [Назад]

30. Danker, Frederick W. Jesus and the New Age (St. Louis: Clayton Publishing House, 1972), p. 25. Marshall I. H. The Gospel of Luke (Exeter: Paternoster. 1978), p. 107. [Назад]

31. Brown, p. 400. [Назад]

32. Dîyunîsiyûs Ya’qûb ibn al-Salîbî. Kitâb al Durr al-Farîd fî Tafsîr al-’Ahd al-Jadîd (Cairo: n.p., 1914), II:44. [Назад]

Д-р Кеннет Бэйли (1930-2016) — известный автор и лектор, специа­лизировавшийся на ближневосточной новозаветной библеистике. Имел степени по арабскому языку и арабской литературе, докторскую диссертацию по богословию защитил по Новому Завету. В течение 40 лет жил и преподавал Новый Завет и богословие в Египте, Ливане, Иерусалиме, на Кипре, в Принстоне и Фуллеровской богословской семинарии. Главной областью его научных интересов были культурный контекст и литературные формы Нового Завета.

Оригинал статьи был опубликован в журнале Theological Review of the Near East School of Theology, Vol. 2, No. II, November 1979.